Жил-был Кощей, одинокий и бессмертный. Ну, это ему так казалось, это у него была такая саморепрезентация. Что, хуже вашей? Такой он был: жадный, обидчивый, себе на уме. Передвигался на летучем, извините, члене. Члене, извините, половом.

Баба Яга на том же самом летала, только один конец декорировала и репрезентовала метлой. А Змей Горыныч, который летал на таком же точно агрегате, себе на боках крылышки пририсовал, дескать, так приличнее. А Кощей не парился, поскольку у него был имидж свободолюбивого одиночки, который сам себе голова и сам себе, извините, летородный агрегат.

Ага. А в том же сказочном королевстве жила-была Принцесса. Известно, какая репрезентация: тонкая талия, большие глаза, власто- и сласто-любие, осчастливливает наповал одним взглядом, причем не только своим на вас, но и вашим на нее.

А потом они познакомились. В дубовом лесу, за чашкой чая. Кощей как раз прогуливался в имидже странствующего рыцаря (седеющие волосы, шпага, печальные глаза), а Принцесса как раз с кем-то поссорилась и бежала, то есть прогуливалась, в новую жизнь («Мамочка, я до дуба и обратно») и чувствовала себя праведно возбужденной добродетелью (слегка растрепанные кудри, покрасневшие щеки, энергичные движения).

Кощею понравилась Принцесса, и наоборот. Он пел песни, а она без конца улыбалась. И на следующий день они опять оба торчали под дубом, и пили чай, и смахивали листья со столика. И так всю неделю они пили чай и полировали несчастный столик.

Но потом Кощею страшно надоело торчать под этим дубом (а может быть, и Принцессе тоже, но кто играет в пассиве, того не спрашивают). И ночью Кощей сел на свой летучий прямолет и прилетел к замку Принцессы, и сделал вокруг него три круга, и приземлился к ней на окно. Принцесса окно открыла, и они долго разговаривали. О, этим одиноким душам было о чем поговорить! Если бы у нас с вами было столько за душой, эта сказка превратилась бы в роман.

Но нам с вами таки досталась сказка, а им таки достался роман. И был он свежий и чудесный, как булочка только из печки, или яблочко в самом своем наливе. Летали-катались они над землею, и хохотали, и тихо радовались, и имиджи их таяли от частых полетов, поскольку счастливым нечего притворяться. Ну, на какое-то время.

Это они оба понимали, даром что у Кощея мозги были как шахматы, а у Принцессы – как воздушный шарик. Что по пространству им легко кататься, а вот по времени? Ведь каждая их встреча – маленькое нарушение сказочных законов.

Принцессе-то что положено? – выходить замуж, и заметьте, за принца. А у Кощея программа хотя и посвободнее, но тоже своя, как бы сказать, область функционирования и таргетная аудитория. Во дворцах ему обычно не рады.

Виделись они по ночам, потому что днем у них были имиджи и сферы адекватного применения.

А потом Кощей сказал: Принцесса, милая, а выходи за меня замуж!

Что он имел при этом в своей седеющей голове – это одному Богу известно.

И Принцесса, у которой за спиной было два развода, три или четыре сгоревших сердца, пять профессий, короче, некоторое количество жизненного опыта, сказала: да.

Они пустили в ход свои имиджи, и таргетные аудитории Принцессиной семьи, Кощеева леса, а также высшего света, что бы это дурацкое выражение ни значило, были вполне удовлетворены. И даже на их свадьбе не произошло особых скандалов, в отличие от свадьбы Шивы, где обкуренного бога не хотели пускать дальше кухни. А потом в этой истории много было смешного и грустного, но зато их дети унаследовали папкино бессмертное яйцо и мамкино королевское великодушие, короче, как бы сказать, и струну, и колок, а что у нас в волшебной стране все перемешалось, так это, извините, новые времена и демифологизация.

Следующая сказка: Ксюндель и Майндмэпс.